medlenic

И за 7 лет н каких больше новостей? ржу не могу

https://emosurf.com/post/8186

Аля Кудряшова

Аля Кудряшова. / Фото: www.tunnel.ru


Поэзия Али Кудряшовой вызывает восхищение своей неприкрытой прямотой, которая, тем не менее, оставляет некое солнечное послевкусие. Ритмика её стихов завораживает своим объёмом, она воспринимается сердцем, а не разумом и наполняет душу читателя щемящей нежностью.

* * *

Я этой ночью уйду - не спи
И дверь закрытой держи.
На шее крестик висит на цепи -
Иначе Господь сбежит.
Не спи - и Бога зажми в кулаке,
Так точно не украдут.
В кастрюле каша на молоке -
Поешь, если не приду.
Ну вот, уже на часах «пора»,
Веди себя хорошо.
Да ты не бойся - вернусь с утра.
Ну все. Не грусти. Ушел.
Наутро солнце купалось в реке,
И в двери стучалось к нам.
Ты спишь. Обрывок цепочки в руке.
И Бог в проеме окна.

* * *

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнпе на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», - бормочу сквозь сон. «Сорок», - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.


* * *

Иди по апрелю, по синим лужам, по желтому солнцу, по красным крышам,
Иди, для тебя этот день согрели, и ветер лихой по карманам рыщет,
Иди, подпевая безумным кошкам, бездарным поэтам, синичьим трелям,
Иди, пока время замки срывает, иди, пожалуйста, по апрелю.
Иди в Севастополь, в Москву, и в Нижний, стихи читай, по гитаре бацай.
Иди, за окном зеленеет тополь, ему не свойственно ошибаться -
И время пришло, ты уходишь следом, по мокрой, скользящей и сладкой прели,
Иди, ты, я знаю, вернешься с летом, иди, пожалуйста, по апрелю.
Иди, не томи, ведь заждались люди, в домах, на балконах, на перекрестках,
Иди, ведь они тебя все же любят - глазастого ласкового подростка,
Лохматого, нервного, неуклюже-веселого, с розовыми щеками,
Они тебя чаем напоят, ну же, иди, размахивая руками,
Лови свое счастье - дождем по коже, давясь, глотая и задыхаясь,
Ты сделат весну и она, похоже, случилась в общем-то неплохая,
И мы не оставим на камне камня, а только оставим на небе солнце,
Идешь, размахивая руками, и мир впопыхах за тобой несется.
Веками по этой земле ходили, курили сигары, сидели в кресле,
И жиж они, и пели, и пили, и вовсе не умерли, а воскресли.
И крыши ждали, и окна плыли, и капли ветров на щеках горели,
Иди, ищи запасные крылья, иди, пожалуйста, по апрелю.


* * *

По дому бегает Марфа,
Готовит, метет, печет…
Мария тонкую арфу
Трогает за плечо.
Учитель сидит устало -
Глаза от пыли серы.
А Марфа пирог достала,
Вино, молоко, сыры.
Учитель в недоуменье -
Как будто пришел домой…
- Мария, коль нет умений -
Хоть ноги ему омой! -
Кричит, запьжавшись, Марфа
(от крика заныл висок).
А было начало марта,
Примерно восемь часов…
За дверью течет прохлада,
А в доме так горячо…
- Прошу, не спеши, не надо…
Уж лучше арфа… плечо…
Поели. Поговорили.
И Марфа садится прясть.
По белой щеке Марии
Густая струится прядь.
Ей скучно. Сидит учитель.
Над прялкой дремлет сестра…
- А что же Вы все молчите.
Ведь Вы уйдете с утра…
А в доме запах коричный
Окутывал тишину,
Учитель припомнил притчу,
За нею еще одну.
Про зерна, смерти и смерчи,
Про добрых и изуверов…
Мария смотрит доверчиво,
Испуганно, снизу вверх…
Рассыпалось ночи марево,
Росой покрылись кусты…
- Неблагословенна Марфа,
А благословенна ты…
Но лишь улыбнулась Марфа,
Не видела в том беды.
И в чистый мешок из марли
Собрала ему еды.
Плясала пыль над дорогой,
Седела на голове…
Мария прощалась с Богом,
От Марфы шел человек…

Обожаемый вид.

Первую строку кладбищенского монолога Принца Датского никому не надо напоминать. Актер Александр Филиппенко представляет три версии русского перевода, трех авторов, трех темпераментов: Бориса Пастернака, Владимира Набокова, великого князя К.Р. в отражениях Гамлета. Проект Александра Филиппенко и Радио Свобода.



На мой взгляд А.Филиппенко чуток запутал нас, НО исполнил здОрово!

У синиц появились слётки: с одной стороны из листвы "ззееннь-ззеннь-ззееннь", с другой стороны "пинь-пинь" и так раз 10 подряд. Потом первый оратор перемещается вдаль, второй перелетает (это вижу) вслед.

Бандитская стая стрижей сбивается в мафию. такой визжащий оглушительно кулак из двух-трех десятков народных мстителей несется сквозь ветки и в пространстве меж домами. Все остальные птицы - на посадку.

НО! вот в этом пространстве появляется не спеша идущий на свое место на крыше альбатрос, и кулак истериков рассыпается и восходит вверх, давая ему свободу.

Вот пожалуй, ни когда в жизни я не находился так долго в состоянии удовлетворения от жизни.
Эта медленно развивающаяся прекрасная крымская весна. Птичье царство. Непрерывное цветение разных деревьев, кустов и прочей травы. Я хожу по тропам меж домов и непрерывно улыбаюсь. Встаю утром и начинаю улыбаться, вечером на балконе слушаю стрижей и альбатросов и мою соседушку махонькую горихвостку, которую и разглядеть ни днем, ни на рассвете невозможно, так она мала и так она изобретательна в конструировании немудрящей, но очень, очень разнообразной своей трели. Неужто можно прекратить улыбаться в таких светлых условиях? Вот!